Чудо о змие
В селенье у моря без края, без дна,
Прекрасная дева, красою – весна,
Жила; но ходила молва, что она
В покоях дворцовых была рождена;
Царь, горлице чистой желая помочь,
Отправил от сглаза в изгнание дочь...
В селении том было место средь скал,
Куда ни богач, ни бедняк не ступал:
Змеиной пещеры отверстая мгла,
Что хладом могильным струит из угла.
Близ темного входа – гора черепов,
Чудовища скорбная пажить и кров.
Ни звука из адского жерла глубин.
Лишь помнит пастух седовласый один,
Как слышал он рядом, в зловещих местах,
То вздох леденящий, то чувствовал страх,
И лютые недра, вместилище зол,
С тех пор не одной стороной обошел...
В раздумьях гуляла у брега одна
Невинная дева, плескала волна,
К стопам ее нежным ласкался песок,
И солнца лучи озаряли восток.
Рассветом любуясь, бродила она,
Об отчих объятьях тоской пленена,
И ветер из края родного играл
Каймой драгоценной ее покрывал.
К полудню она, истомясь от жары,
Собралась средь скал переждать до поры,
И в поисках тени в ущелье вошла,
Где высилась мрачной пещеры скала.
Вдруг видит: у входа гора черепов,
И сбруи военные, зверя остов,
И слышит из холодом веющей мглы
То ль вздох, то ль рыдание древней скалы.
А следом и шорох, как будто шаги...
– О, Боже! – взмолилась она, – помоги!
Неужто мой час наступил роковой?
От мрака зловещего сенью укрой.
Вдали от отцовской любви и меча
К Тебе о спасенье мольба горяча!
Отпрянула дева от зева глубин,
И тотчас явился из них исполин, –
Проклятие древнее, пагубный змей,
И смрадом могильным повеяло к ней.
– Отец мой, – вновь дева стенает в слезах, –
Прощай! Обращусь я мгновенно во прах.
Но в царстве далеком, где милый мой дом,
О жребии ты не узнаешь моем.
Язык оросила зловонная слизь
У злого отродия. Дева же ввысь,
На небо взирает с горячей мольбой,
И Бога зовет в смертный час роковой.
Не чая спасенья, страшится она,
Но вот, возле скал тень ей будто видна...
Все ближе и ближе, и видит коня,
И всадника в злате.
– Спаси, друг, меня!
Воскликнув, упала без чувств на песок,
И змей ее тело к скале поволок...
Но здесь он, спаситель на белом коне:
– Оставь ее! – крикнул, – Ползи, змей, ко мне!
Чудовищу смело копьем он грозит,
Мечом ему вырезать жало сулит.
На змея бесстрашно направил коня,
Близка чешуи смертоносной броня.
О, битва неравная! Сеча, напасть!
Но всадник копье шлет в кровавую пасть,
И змей, издыхая, предсмертно шипит, –
Повержен, ничтожен, растоптан, убит.
Вот юноша к деве склонился младой
И поит ее ключевою водой
Из фляги походной, и гладит коня,
Кольчугой на солнце блистая, звеня.
Осанна Творцу на прекрасных устах.
– Как имя твое, – та спросила, восстав, –
Посланник неведомый праведных сил?
– Георгий, – ответствовал он и вскочил
В седло, пред спасенною им поклонясь,
И скрылся вдали: то ли ангел, то ль князь...
О чуде том присно вещает народ.
Уж сколько веков утекло, словно вод,
Но сказам старинным – и слава, и честь!
И Церковь Христова отрадную весть
Иконой почтила: Георгий святой
Доныне ведет с супротивником бой,
Разя его в пасть смертоносным копьем,
Чудовище в прах попирая конем.
Селенье прибрежное выросло в град,
Но люди, живущие там, говорят,
Что в мерзлой пещере у моря средь скал,
Бывает, привидится лютый оскал,
И если смельчак приближается к ней,
То слышит, как стонет поверженный змей...
27.07.2014
Четверток
...По полю, по белому полю,
где с краю тулился совхоз,
исполнив Отцовскую волю,
шел медленным шагом Христос...
К обеду достигнув деревни,
просил по дворам:
– Дайте грош.
Впустую бродил до вечерни,
хоть был на икону похож…
– Браток, – произнес кто-то в ухо. –
Пойдем, если хочешь стакан.
Господь оглянулся – и глухо
промолвил:
– Ну, здравствуй, Степан.
...С укором глядели старухи,
как Степка понес для друзей
бутылку одну бормотухи
и хлеб за шестнадцать рублей.
А что еще делать, скажите?
Работы для пахаря нет.
И выжил мужик, как «сожитель»,
с бабулькой неведомых лет.
Потом, схоронив ее чинно,
шабашками хлеб добывал,
к вину относясь, как мужчина:
коль было на что, – попивал…
– Ты что, экстрасенс? – ахнул Степка.
Христос ему тихо:
– Пойдем.
Найдется ли в доме похлебка?
– Винишко да хлеб – весь прием.
Добрались до ветхой избушки,
где жданок был самый разгар:
Иваныч курил, бряцал кружкой
и клял всех богов сквозь кумар.
– Принес? Портвешок, стопудово!
А что это рядом за «фрукт»?
Пускай бы сидел себе дома.
– Христом вроде парня зовут.
Он правду угадывать мастер…
Степан дружбану подмигнул.
– Ты вправду, что ль, Бог?! Вот так здрасьте!
Ругнувшись, Иваныч икнул.
Но Гость, не смутившись, ответил
Иванычу так:
– Ты сказал.
И стал ослепительно светел,
аж резало больно глаза.
– Да, Боже Ты мой! – грянул Степка. –
Да мы ж Тебе все отдадим!
Вот жалко, что кончилась водка,
питаемся ядом одним.
...Наполнили кружку на счастье
отравой, что жаждала плоть.
И, хлеб преломляя на части,
молился за ближних Господь.
Пустили по тесному кругу
вино да буханку на всех,
доверив Христу, словно другу
сомнения, страсти и грех…
Он баял о Жизни Небесной,
что знает народный измот,
а Степка шептал:
– Хоть ты тресни,
и правда - воистину Тот...
А после спросил:
– Отчего Ты
к людям в храм большой не пошел?
Уж точно поел бы в охотку.
– Им там без Меня хорошо.
...К утру мужики подустали,
заснули. Он встал подле них,
молясь, осенил их перстами –
и вышел, Сам дверь притворив…
12.04.2012
Рождество Христово
1.
«Слава в вышних Богу…»
(Лк. 2:14)
Все, что на Небе и земле,
из небытья приведши к жизни,
Он созерцал… Кого завистник
гордыней дерзостно попрал, –
Господь, Начало всех начал,
узрел в безверии и мгле.
И возжелал принесть им дар,
жалея гибнущих без Слова.
Он, упраздняя гордость снова,
в мир Сына шлет во плоть худую,
приняв Себе судьбу людскую,
возжечь в сердцах любви пожар.
Снисшед с небесной высоты,
неизреченно истощаясь,
явилась мiру Плоть Людская
и Божество в соединеньи.
О, чудо горняго смиренья!
Пример и путь из темноты.
Приняв от Девы естество,
смирившись, обнищав до долу,
соединив одно другому,
являет таинство от века
и обновляет человека
Своим по плоти Рождеством.
Сам Бог пришел, спасая нас.
Ни человек, ни Ангел святый, –
Рожденный, Страждущий, Распятый,
Он – Человек и Неизменный
Творец и Бог всея Вселенной,
неизреченный мiру Спас.
2.
«…и на земли мир,…»
(Лк. 2:14)
Октавий Август повелел
устроить перепись в народе.
В колене, племени и роде
был город свой тогда, и каждый
пошел туда, где был однажды
великих пращуров удел.
Вот град Давидов Вифлеем.
И с Девой Преблагословенной
идет Иосиф утомленный
дорогой трудной. О ночлеге
подумать надо… Смежив веки,
Мария молится у стен:
весь город полон, нету мест,
куда идти с Плодом во чреве?
Помог Иосиф снова Деве
в седло взобраться, и повел он
осленка прочь пустынным долом,
что возле града был окрест.
В пещере местных пастухов,
что предназначена для стойла,
среди соломы с сеном, – войлок,
и там, уже изнемогая,
осталась Дева Пресвятая,
благословив убогий кров.
Но вот родин подходит срок,
и разрешается без боли
Младенцем Дева. Ветер воет
и гонит холод за стенами…
Она, укутав пеленами,
кладет Младенца на бочок
на сено в ясли. Никого…
Ушел Иосиф за едою;
греховный мiр – под тьмой густою…
Но благодать согрела сердце,
глядит, и Ей не наглядеться
на Сына, Бога Своего.
Младенца кутая теплей,
и, на руках Его качая,
запела песню Пресвятая,
Престоле дивный Херувимов,
лила Владыке Серафимов
на щечку слез любви елей…
В эту ночь, в эту ночь ветер воет.
Мое Солнышко нежное спит.
До конца, Мой Родной, Я с Тобою,
боль каленая душу пронзит…
Ты со Мной, Мое Чадо и Боже,
сколько радости в руцех Моих!
Ночь темна, Нас никто не тревожит,
даже ветер холодный затих.
Что за счастие мiру Господню
народилось от плоти Моей?
Днесь – спасение с нами, сегодня
самый дивный, заветный из дней.
Ты прекрасен, Мой Сыне, Я знаю,
Ты – Младенец, и Ты – вместе – Бог.
В эту ночь моя песня святая
приподнимет над мiром покров.
Колыбелькою мягкою небо,
крыльев Ангельских белый альков.
Я с Тобою, Малыш, где б Ты не был,
Я с Тобою во веки веков.
3.
«…в человецех благоволение».
(Лк. 2:14)
Среди Небес иная песнь
лилась, звенела над полями, –
и страх прошел меж пастухами…
Узревши Ангелов, ниц пали, –
но те их радостью встречали,
сойдя ликующе с Небес.
И весть приняв о Божестве,
о Таинстве святом Рожденья,
шли пастухи на поклоненье.
Оставив стадо и свирели,
вослед бесплотным шли и пели
небесный гимн о Рождестве.
Войдя в пещеру, видят там
Младенца, Деву, – и в восторге
Царю Вселенной на пороге
в земном поклоне дань и почесть
приносят под покровом ночи,
познав вертеп как Божий храм.
Вот в небе вспыхнула звезда,
зажглась над маленьким вертепом,
придя ночным морозным небом, –
а следом мудрецы с Востока
явились, кланяясь глуб?ко,
и путь их скрыла темнота.
Волхвы вносили за собой
Ливан, и золото, и смирну,
все – в дар Божественному Сыну.
Поведав Деве, как звездою
ведомы были, стороною
не находя звезды иной.
Она влекла их всякий час,
ждала – и снова в путь манила.
Но в небе Иерусалима
укрылась облаком от глаза:
глашатай с Ирода приказом
искал Младенца, – но Бог спас…
Когда покинули дворец,
оставив Ирода в безумьи,
остановились для раздумья.
И в небесах для звездословцев
она, в тумана глядя кольца,
сияла, словно бы гонец.
Так что за драгоценный дар
несен был Богу мудрецами?
Кто смертью Крестной между нами
(то - смирна) в мiр вернул жизнь снова
(ливан - как знак всего живого),
Тот царство (злато) даровал.
Сей знак пророческий явив
из недр языческого мiра,
ушли волхвы, минуя пира
столы накрытые царя,
Христа от Ирода тая,
который ждал обратно их…
4.
«Величаем Тя,
Живодавче Христе,
нас ради ныне плотию Рождшагося
от Безневестныя
и Пречистыя Девы Марии».
(Величание Праздника Рождества Христова)
Христос родился ныне нам,
Свой мир в наследие оставив.
Так, братья, будет между нами
сей мир Христов в сердцах звездою
вести заблудших за собою
в Небесный Вечный Божий Храм.
Простим друг другу и себе,
погасим распри и раздоры,
не будем благодати воры,
живущи в святости молений,
восхвалим Бога гласом пений
Небесных Сил о Рождестве.
И так возрадуясь засим,
мы, воспевая Бога Славы,
испросим мира для державы,
царя земного в Русь Святую
и, духом светлым возликуя,
ее крестами осеним.
2.01.2011
Из цикла "Великопостная тетрадь" 2010
ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ
Вся жизнь моя – как след
в пыли иных столетий,
и камни, где пройду,
не дрогнут под ногой.
Смиренья выше нет
на том и этом свете,
чем если отрекусь
свободы быть собой.
И, духом обнищав,
предстану перед Богом,
взмолясь к Нему: «Отец,
прими, не прогони!
Иду к Тебе в грехах, –
но дай мне на дорогу
живой Твоей воды,
живой Твоей любви!»
Я чаю дня того,
как встанут из могилы
воскресшие друзья–
и, может, я сама.
Огонь из тьмы веков
взовьется в космос гривой;
в параде всех планет
Земля обновлена.
И вижу Светлый Град,
где каждый дом – из света,
и поступь там легка;
весь мир преображен
на чистый, светлый лад;
смеются дети где-то, –
и Бог на них глядит
из сени райских крон…
ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ
Благодатный покой тишины…
Все, с кем в жизни я шла, – мной отвержены
ради граждан Небесной Страны,
в честь которых просф?ры замешаны.
Ради света смеющихся глаз,
в чью любовь я когда-то не верила,
чтобы видеть их в утренний час
на пригорке, за дымкой сиреневой.
Ради крика родных журавлей
я сверлю небо днями отчаянно,
и порою весенней скорей
ощущаю себя неприкаянной.
Подошедшей печали шаги
не смущают покров безмятежности.
На коленях стою у реки,
задыхаясь в нахлынувшей нежности.
Что дороже родного угла?
Что прекраснее края родимого?
Я бы жить без него не смогла,
без такого, по-детски ранимого.
Вьется вдаль, изгибаясь, река;
преходящи слова, обещания, –
но врастаю душой в берега,
в бесконечность врастаю молчания…
Рядом верба коснется, как мать,
непослушных волос тонкой веточкой, –
и захочется столько сказать!..
Ей слова, моей лапушке, незачем…
ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ:
СУББОТА АКАФИСТА ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЕ
Ветер стонет в полях,
начался ледоход.
Нынче мало весенней мягкости…
Не печалься, земля,
не кручинься, народ.
Богородице Дево, радуйся!
Прилетят журавли,
раскудрявится лес,
ребятишки затеют шалости.
В синеокой дали
с облаками и без,
Богородице Дево, радуйся!
Не покинь, пощади.
Подыми русский дух
в день неистовства чуждой зависти.
Кровь омоют дожди,
трижды крикнет петух…
Богородице Дево, радуйся!
Блещет юность в очах,
легок путь молодым,
не остави во время старости.
Ты – молитвы Свеча,
Благовония Дым,
Богородице Дево, – радуйся!
Умаляется плоть,
вычитается грех,
не исчезнем в ничтожной разности.
Будь гарантом свобод,
Вечной Жизни Ковчег,
Богородице Дево, – радуйся!
Бога Сына моли,
не посетуй, прости,
источи цельбоносныя сладости.
Для родимой земли
Ты – как сердце в груди…
Богородице Дево, –радуйся!
Сухарики
Я надену передничек старенький
Из времён: меж сумой и тюрьмой, –
Накрошу хлеб ржаной на сухарики:
Ешьте, детушки, вместе со мной.
Кто ответит, – чем стельно грядущее,
И куда лихо нас занесёт?
За какими горами и пущами
Будет мыканий новых черёд?
Но, видать, на роду так написано,
Чтобы мы затерялись средь стай
В бесконечности неба безвизовой,
Где есть правило: не раскисай!
Под две сотни ударов на компасе
За минуту в груди прозвучат
На прощанье с осеннею пропастью, –
На прощанье с тобой, листопад...
Не скучайте, родные завалинки;
Ретивое, – уймись, не бузи!..
Ешьте, детушки, с солью сухарики
Как причастие нашей Руси.
6.09.2015
-
Автор: Любовь Березкина
Рекомендуйте хорошее произведение друзьям и следите за новостями в соц. сетях
опубликовано: 12-12-2015, 17:43